Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести - Дмитрий Снегин

Берест это чувствовал спиной, а глазами видел огромного, шагнувшего к нему навстречу Митьку Столыпина с противотанковыми гранатами в руках и Илью Сьянова с изготовленным для стрельбы автоматом. Когда он уже был на верхней ступеньке, кто-то из фашистов полоснул по нему автоматной очередью. Второпях немец промахнулся, и пули застучали в торец ступеньки. В ту же секунду обе противотанковые гранаты Столыпина грохнули где-то внизу, погасив стрекот автоматов. Вокруг загрохотало, заухало, рейхстаг наполнился обычными звуками боя. Всем стало ясно — переговоры прерваны, война продолжалась.

Они укрылись за колонной. Берест стряхнул с плеч известку, поправил фуражку. Близко увидел Сьянова. И засмеялся.

— Ты знаешь, фрицы лучшего ничего не могли придумать, как предложить нам сложить оружие. В рейхстаге нас, говорят, тысячи. Продовольствия и боеприпасов — на годы... Совсем из ума выжили, вздумали чем нас напугать!

Где-то в районе ложи для прессы вспыхнула ожесточенная перестрелка. «Немцы полезли», — мелькнуло в голове Сьянова, и он, жестом приказав Митьке Столыпину следовать за собой, побежал на выстрелы.

Когда теряют счет времени

Илья стоял за колонной и напряженно всматривался в глубину коридора. Не слышал, как подошел капитан Неустроев.

— Поздравляю, — пожал он руку командиру роты.

— С чем? — не понял Илья.

— С Первым мая, конечно!

— Спасибо, Степан Андреевич.

— Что новенького?

— У немцев много раненых. Хочу передать им, чтоб вынесли, не будем стрелять.

Они посмотрели друг другу в глаза, Неустроев вздохнул:

— Будь начеку. Понимаешь, фашисты, как клопы, лезут из всех щелей, бьют из-за угла в упор и в спину.

— Фанатики.

— Тем более обидно умереть от руки такого подлеца.

— Понимаю.

Командир батальона исчез так же бесшумно, как и появился. Но немцы заметили какое-то движение, и несколько пуль пропели по обеим сторонам колонны. Илья в ответ послал короткую очередь, как бы предупреждая. — мы здесь, на месте. Митька протянул ему бокал.

— Что это? — спросил Илья.

— Коньяк.

Сьянов не удивился тому, что появился коньяк в хрустальном, похожем на тюльпан цветном бокале. Тревожило другое.

— Нельзя, расслабну.

— Я отмерил пятнадцать граммов. Так велела Валентина Сергеевна. Вы же вторые сутки ничего не едите.

— А ты?

— Не обо мне речь, пейте! — твердо сказал Столыпин, зная, что сейчас и власть, и правда на его стороне.

Илья выпил, ощутив на пересохших губах полынно-горьковатый привкус. Оттуда, где лежали раненые, донесся стон.

— Позови переводчика. Пускай скажет им, чтобы вынесли раненых. На это время мы прекратим огонь.

Пришел переводчик Виктор Дужинский, сделал рупором ладони и громко — три раза — повторил слова Сьянова на немецком языке. Раненые перестали стонать. Илья вышел из-за колонны. Где-то в глубине здания стреляли неизвестно в кого, Илья закинул автомат за плечи, сказал:

— Пускай пока подумают, а я обойду участок. — Из его головы не выходили слова командира батальона: «Фашисты, как клопы, лезут изо всех щелей».

Он спустился в коронационный зал и пошел вдоль стены. Это уже были не его владения. В зале с утра занял позиции батальон Давыдова. Бойцы находились где-то в глубине, а здесь было пустынно, как зимней ночью в кустанайской степи...

Неприятный холодок заставил Илью оглянуться. Теперь он увидел не только три автоматных дула, направленных в него, но и три пары глаз, смотрящих настороженно и выжидательно. «Почему я не взял гранату?» — медленно текла мысль, а вслух он тихо приказал:

— Не стрелять! — И еще тише: — Не стрелять!

— Я поляк, я поляк! Я знаю русский, — рванулся вперед один автоматчик.

— Бросить оружие!

Все трое бросили на пол автоматы. Илья подобрал их, держа немцев под прицелом своего автомата. Поляк между тем говорил, говорил:

— Нас послали на разведку. Меня взял переводчиком. Мы все решил сдаться.

— Как вы сюда попали?

— Через подвальный окно. Вон там.

«Там, где погиб Ищанов», — пронеслось в голове Сьянова.

— Идите туда, — приказал он на выход. — Скажешь, что добровольно сдались в плен. Там вас встретят. Марш!

Илья торопился. Чутье воина подсказывало: за этими лезут другие. Успеть перехватить их. Он подбежал к окну И увидел: через подвальный проем вылезли еще три фашистских автоматчика. Бесшумно, быстро один вскочил на другого, а третий прижался к стене со вскинутым автоматом.

— Хальт!.. Хенде хох! — крикнул Илья.

В окне просвистели пули.

— Хенде хох! — озлобленно приказал он.

И снова в ответ автоматная очередь. Илья видел через выщербленный край подоконника, как расчетливо и спокойно стрелял автоматчик, а те двое терпеливо выжидали случая, чтобы через окно проскочить в здание. По лицам можно было определить — фашисты знали, на что шли. Двумя короткими очередями Илья пригвоздил их к тротуару.

Тут его и нагнал Митька Столыпин.

— Унесли раненых?

— Нет, молчат и не выносят. Я за другим: вас срочно вызывает командир полка.

— Хорошо, отправляйтесь к себе.

Митька не тронулся с места.

— Кому сказано?

Сьянов строжился, а в голосе — нежность и теплота. И Митька воспользовался слабостью командира роты.

— Честное слово, вы как маленький. Опасно же одному! Да и не имею я права оставлять вас.

— А приказ?

Столыпин безнадежно махнул рукой. Он был явно обижен такой несправедливостью. Илья все время чувствовал на своей спине, пока шел в штаб, укоризненный взгляд. И от этого устал. Смертельно захотелось спать. Командиру полка не понравился его вид.

— Ты что — ранен?

— Нет, — удивился Илья.

Зинченко повеселел.

— А у меня незваные гости: немцы из подземелья. Просят представителя для переговоров.

— Я готов.

— Э, нет. Ты уже хорошо освоился с местностью, — Зинченко имел в виду захваченную часть рейхстага. — Тебе — бить фашистов. Представителем пошлем Береста, а адъютантом ему — капитана Неустроева.

«Что со мной? Ведь это все было», — думал Илья и никак не мог овладеть собой: мысли о том, что уже было и то, что происходило сейчас, сплелись в один клубок и жили в нем одной слитной жизнью. Он шел по рейхстагу и слышал Береста, вернувшегося из подземелья.

— Фашисты ничего лучшего не придумали, как предложить нам сдаться. Дали на размышление пять минут!

А потом долетела яростная перестрелка со стороны ложи для прессы, и он было метнулся туда. Но Егоров и Кантария, укрепившие на куполе рейхстага знамя, донесли, что появились немецкие танки. В коронационном зале разгорелся бой. Немцы пустили в ход зажигательные гранаты. Гранаты рвались с глухим треском и горели ядовитым желтовато-голубоватым огнем. В бой вступили штабы батальонов и штаб полка. Штабники залегли за цементными плитами. Нельзя было дать немцам прорваться на верхние этажи. Это значило оказаться между двух огней. Да и знамя Победы, которое сейчас развевалось над куполом рейхстага и которое видели бойцы, сражавшиеся во всех уголках Берлина, попало бы в руки врагу.

Штурмовая группа занимала ключевое положение — в ложе для прессы. И Сьянов, расчищая себе путь гранатами, пробился туда. Он мельком взглянул вниз, в коронационный зал, где кипел бой. Немцев было много, они шли плотно, как большая овечья отара в степи. И расстреливали их, как овец. А они ползли — тупо, обреченно. Так показалось Сьянову. Но он отбросил жалостливую мысль, потому что там, где лежали раненые, выросла толпа автоматчиков и ринулась на ложу.

— По целям огонь! — он не успел крикнуть, как туда уже полетели гранаты. А Митька Столыпин, рыча от обиды и гнева, бил из ручного пулемета по бегущим фашистам, кричал:

— Гады, гады... своими ранеными прикрываетесь... а мы думали... гады! — и крупные слезы текли по его обветренным щекам.

Бил по бегущим и Сьянов до тех пор, пока не израсходовал весь диск.

В ложе для прессы

Рукавом гимнастерки Илья вытер лоб, глаза. И оторопел: на него шел немец. Видимо, он был ранен в крестец и каждое движение причиняло боль. Губы плотно сомкнуты, оловянные глаза ничего не видят, кроме него — Сьянова. В полусогнутой, выброшенной вперед руке поблескивал палаш. «Левша», — отмечает Илья и приказывает:

— Хальт!

Немец делает стремительный выпад. Илья нажимает на спусковой крючок. Ни выстрела, ни щелчка. Мертвая пауза. Конец? Сьянов сильно бьет автоматом по руке, и немец роняет палаш. В его правой руке блеснул парабеллум. Но за мгновение до того, как раздался выстрел, Сьянов плечом толкнул немца, и пуля коснулась виска, проложив неглубокую касательную борозду. От удара пули случился какой-то провал в сознании...

Через секунду свет накатился волнами, и глаза стали видеть. Рядом Митька Столыпин с искаженным от испуга лицом. У его ног лежал мертвый немец.

— Второй раз он не успел выстрелить: вы его... — обрадовался Митька, что командир роты пришел в себя. И виновато, оправдываясь: — Я заметил фашиста, когда он был рядом с вами. Нельзя было стрелять... Да и не знал я, что вы весь диск израсходовали.